В конце сентября в приморской колонии №10, которая находится в селе Горное в Приморском краю РФ, сотрудники насильно обрили 50 женщин. К одной применили физическую силу. Причиной якобы стали вши. При этом никаких медицинских доказательств педикулеза правозащитники от руководства колонии не получили. После того, как ситуация была предана огласке, руководство колонии стало утверждать, что женщин обрили с их согласия.
Портал «НеМосква» нашел женщин, которые отбывали свои сроки в этой колонии и поговорила с ними. Все они говорят, что в колонии невыносимые условия и связаны они прежде всего с действиями начальства. Две женщины говорили с нами на условиях анонимности (имена их изменены) – одна отказалась без объяснения причин, у другой в настоящее время есть конфликтная ситуация с силовиками из-за отказа возбуждать уголовное дело. Третья не стала скрывать своего имени. Они не раз писали заявления и обращения относительно условий содержания колонии в прокуратуру и общественным наблюдателям.
Елена Х. попала в колонию в марте 2019 года. Она провела там три года и ее отправили в отряд со строгими условиями содержания (СУС). Ее били, сажали несколько раз в ШИЗО за мелкие нарушения.
«Я прибыла по этапу 22 марта 2019 года. В дежурной части сразу начался беспредел: сотрудники стали уничтожать личные вещи. Под предлогом того, что в колонии нет склада для их хранения. Сказали: либо отправляйте вещи свои родственникам, либо уничтожайте. А я прибыла в песцовой жилетке, у меня костюм за 9 тысяч рублей. Я отказалась, и меня повели в кабинет начальника оперативной части. Начальник Евгений Штепа говорит: если ты так будешь с нами разговаривать, то тебе в общих условиях не сидеть. Поедешь отдыхать в СУС. Я такая: мне уже разницы нет и я вам не позволю уничтожать мои личные вещи. Вы мне компенсируете их? Он отвечает, что нет. У нас нет склада личных вещей. Интересно, говорю я, а как быть осужденным, у которых те вещи, в которых они прибыли на этап – единственные? Она как должна выйти: в форме из колонии? Чтобы все знали? Тогда сотрудники колонии подумали, видно, что я молчать не буду, и сказали, что у меня есть 15 дней, чтобы забрать свои личные вещи».
После досмотра меня отправили на карантин. Меня знакомят с завхозом и она начинает мне говорить, что тебе тут будет трудно с таким характером. И сразу, хотя она такая же осужденная, отбирает у других женщин, прибывших со мной по этапу, сигареты. Говорит, что теперь будем по распорядку курить. Я снова возмутилась, говорю: тут общая колония или строгий режим? И тут же завхоз звонит оперативникам. Меня снова туда вызывают. И представьте, что делают: срезают с меня бирку, включают регистратор и говорят, что осужденная явилась без доклада и наружного знака. И разговаривает некорректно. Второе нарушение. После третьего – строгие условия.
Я вышла из карантина и меня начали из барака в барак закидывать. Продолжалось это в течение девяти месяцев. Я только с одними отношения в бараке построю и меня в другой перекидывают. Однажды мне чуть дезорганизацию работы колонии не пришили. Однажды меня Евгений Штепа со своими сотрудниками избил. Знаете почему? По правилам внутреннего распорядка (ПВР), деревянные иконки на шее носить можно. Сотрудница мне такая: сними. Я не сняла, мол, иконки и крестики разрешены. Та начинает хватать меня и срывать мои иконки. Я начала сопротивляться и за руки сотрудницу хватать. Меня тут же схватили и завели в каптерку, там был и Штепа, и еще один Молоденко. И они меня избили. И все это при включенном регистраторе. Мол, если я дернусь, то это будет нападение на сотрудника. Били меня палкой по лицу, хватали меня. И бьют так, чтобы синяков не было. Позвонить мне домой и сообщить, что меня избили, не дали. И сразу посадили в СУС. И я там до конца срока и сидела.
В СУСе тебе вообще ничего не дают. Приходит, например, тебе посылка с сигаретами. Их сотрудники поштучно выдают. Сколько посчитают нужным, столько ты и будешь курить. А если начальница посчитает, что никто из заключенных курить не будет, то никто и не курит. С маникюрным набором то же самое: если в отряде ведешь себя идеально, то тебе дадут им воспользоваться. Посылки из дома тебе все искромсают. Или решат, что тебе что-то не положено, и на уничтожение.
Условия, я повторюсь, там ужасные. Женщин заставляли таскать мешки по 50 килограммов. В жару. Кто-то даже в обморок падал. Им все равно. Воду кипятить там было негде, потому что запретили кипятильники и чайники. Горячей воды нет. В бараке ни помыться, ни постирать одежду. Как только ты помылся в отряде, а не в предназначенном помещении, завхоз сразу снимает трубку и тебе нарушение. Кормили ужасно. Еда холодная, пахнет ужасно. В магазине купить что-то нереально, опять же, разрешают там что-то покупать, если никто ничего не нарушит. Только деньги с заключенных собирали. Типа, на благоустройство. И обещали благодарность. Единственная благодарность, что тебя в ШИЗО не закрыли.
При любом посещении представителей из общественной наблюдательной комиссии или прокуратуры сотрудники колонии делали так, чтобы ко мне в камеру не заходили. Я долбилась в двери, чтобы меня заметили. И мне удалось убрать тех сотрудников, которые меня избили. Многие боялись рассказывать что-то, потому что рот откроешь и все, твое УДО накрылось. И сами сотрудники не пускали заключенных к проверяющим. Держат на улице, типа прогулка. А проверяющим говорят, что, мол, все по камерам разошлись. И еще стоят сотрудники колонии с камерами включенными, когда ты с ОНК разговариваешь, хотя не имеют права это делать. И все записывают, хотя это и запрещено. А если пишешь руководству Федеральной службы исполнения наказаний, то тебе Версткин (начальник ГУФСИН России по Приморскому краю – прим.ред.) отвечает, что ты наговариваешь. Нарушений не обнаружено, а они там издеваются. Например, выдают одежду на несколько размеров больше. Если ты ее перешиваешь под себя, то это нарушение, за которое сажают в ШИЗО. По правилам, в ШИЗО ты мог попасть за злостное нарушение: найденный телефон, алкоголь или наркоту. И не за то, что у тебя нет нагрудного знака, особенно, если его сотрудники сами срезали».
Другая осужденная – Оксана М. провела в колонии 4,5 года. Отбывала срок в обычным отряде. В отношении ее никаких дисциплинарных мер не применялось, но она не раз была свидетелем их применения к другим осужденным женщинам.
«С самой начальницей Оксаной Грицковой у меня не было конфликтов. Но я знаю о конфликте с другой осужденной — Мариной Клач. Ей пришла посылка от дочери. И сотрудники колонии всю эту посылку просто разрезали. И все перемешали: лапшу, сгущенку. Та в слезах звонит дочке и жалуется. А там все прослушивается. После этого пришла к нам Грицкова. Мама родная, что она нам говорила. На эту Марину Клач, и на нас всех. Не знаю, может Грицкова всех женщин ненавидит. Вот ее дословные слова: была бы моя воля, и дали бы мне автомат, я бы вас всех расстреляла. Просто бы расстреляла. Будь вас тысяча, хоть две тысячи, хоть три. Я вас не боялась, не боюсь, и бояться не буду. Как-то к одной женщине приехал брат, а он отбывал срок в колонии строгого режима. И говорит: у нас, у мужиков такого нет, что у вас творится. Например, ливень, град, снегопад, жара – стоят все женщины на плацу по сорок минут на перекличке. Минус 30, минус 40 и все стоят на плацу. Женщины мерзнут, мокнут, а высушить потом одежду негде. И ничего ты сделать не можешь. Ад кромешный, сколько там падало женщин в обморок.
Перед освобождением меня перевели в пятый отряд, а там все «положительные». Элитный отряд, из него лучше всего уйти на УДО. Там девчата все работают в швейном цеху по две смены, что запрещено. Когда комиссия приезжает, то девочки все по баракам. Как только уехала, все опять работать. Причем с собой на работу можно было взять: пять конфет, петь печенек и пять сигарет. Сотрудники на входе шмонают. Вдруг пронесешь шестую конфету.
Многое в колонии, по мнению руководства, было не положено. Если летом у тебя белые носки, не черные. Если у тебя три футболки, а не две. Третью ты режешь и пишешь объяснительную. Если у тебя на куртке не шесть пуговиц, а семь, то это нарушение формы одежды. И ты пишешь объяснительную. А еще нам же выдавался один свитер, а его надо стирать, а зимой негде сушить, только на улице, и непонятно, сколько он будет сохнуть. И если ты вместо свитера надел осеннюю куртку, то это тоже нарушение формы одежды. Или надел ты термобелье, оно разрешалось, но при проверке перед отбоем ты не успела спрятать рукава в халат, то это тоже нарушение. Однажды одной женщине сестра прислала термобелье. Черное с розовыми вставками. И ее заставили порезать новое термобелье из-за розовых вставок. И она это сделала, так как не положено. За каждую мелочь пишешь объяснительную. Могли приказать задрать халат и показать, сколько у тебя швов на колготках. Если два, то пишешь объяснительную. Если календарная зима не наступила, то ты не имеешь права надеть перчатки. Изымают перчатки, а ты пишешь объяснительную.
Я еще была ответственная за медчасть. Таблеток нет, попасть к врачу невозможно. Чтобы выбить обычную таблетку парацетамола, надо неделю ходить и ее вымаливать. У меня самой был микроинсульт, и я не могла добиться приема к врачу. Знаете, что мне ответили: когда-то все бывает в первый раз. Привыкай. К чему привыкать? Вы хоть скажите, что у меня, дайте хоть какие-то лекарства. Спасибо детям, они присылали лекарства.
Еда там отвратительная. Кормили зелеными котлетами, это все подтвердят, кто там сидел. Однажды перед какой-то проверкой из столовой вытащили мешки с мясом. А за ними черви ползли. Закопали потом это мясо где-то на промзоне и по лагерю несколько дней тухлятиной воняло. Но в лагере все равно сотни женщин потом отравились. Их рвало, а из лекарств была только соленая вода.
До Грицковой был другой начальник – Максимов. Он разрешал заключенным кипятильники, микроволновки (у кого были деньги, могли еду в кафе заказывать). Грицкова забрала все. И сказала, что к Новому году она нам сделает подарок и все вернет. Но никто никому ничего не вернул, и куда все это подевалось, неизвестно. Кипятильники у нас все равно были, но их изымали при каждом обыске. А чайников на отряд в 100 человек всего три. С баней тоже были проблемы. Из десяти кранов течет либо холодная вода, либо кипяток. Скажу, что эта колония – натуральный концлагерь.
Они просто ненавидят всех. Однажды женщины на промзоне сделали клумбу, посадили там цветы для себя. Им семена с воли прислали. У одной девочки был день рождения, решили ей букет подарить. Идет навстречу этим женщинам с букетом одна из сотрудниц колонии – Марина Алексеевна, и что вы думаете? Те заработали ШИЗО. Мол, клумба эта принадлежит колонии и рвать цветы заключенные не имели права. Я бы врагу не посоветовала эту колонию».
Третья бывшая осужденная Наталья Липчинская. Провела в приморской колонии три с половиной года. Была в ШИЗО из-за, как она говорит, провокации сотрудников колонии. Даже пыталась оспорить решение в суде, но проиграла. Единственное, что хорошего она вынесла из колонии – спасла кошку с котенком.
«Первый шок был у меня, когда нам по прибытии выдали одежду. Я сама 48 размера, а девочки со мной были 44. И нам дали всем 54 – 58 размер. И мужские ботинки 42 размера. Вне зависимости от размера ноги. Я тут же разбила себе ноги в кровь. Я никогда не была связана с тюрьмой, если не считать моих деда и прадедов, которые были высланы за то, что были поляки. Для меня все, что было связано с колонией — что-то такое запредельное и страшное. Я думала, что исправительная колония должна исправлять, а она ломает человека. На этом вся система построена.
Знаете, начальница колонии Оксана Грицкова крайне редко делала что-то сама, там за нее делали все ее подчиненные. Так называемый «актив». И этот актив, чтобы получить привилегии, готов был исполнить любое грязное поручение. Было там такое наказание, как «протащить через каптерку». Человека затаскивали в каптерку, где хранились вещи и продукты, и всем активом избивали. И я однажды заступилась за одного. После этого меня начали перекидывать из отряда в отряд. Долго ни в одном отряде я не задерживалась. Дисциплину я не нарушала, я взрослый человек, есть режим, и я его не нарушаю.
Но в ШИЗО попадала. Я ведь не признавала вину, и меня пытались сломать. Первый свой выговор я получила при таких обстоятельствах. Я пенсионерка, в колонии вообще много таких. И нас стали вызывать получать пенсию. По правилам мы должны подходить по одному, но нас вызывали толпой. Мы, выстроившись в цепочку, по одному и заходили. А в это время приехал прокурор с проверкой, а мы стояли с моей приятельницей. И она говорит: надо к нему попасть. Она пошла в дежурную часть, узнать, будет ли принимать прокурор по личным вопросам. Я ее жду, а ее все нет и нет. Я и пошла в дежурную часть тоже. И оказалась, что она пишет объяснительную, так как без вызова зашла. Ну и меня замели. Тоже без вызова. Сотрудникам-то невыгодно, чтобы мы попали к прокурору.
Тогда, кстати, я впервые и столкнулась с Грицковой, начальницей колонии. Мы все были на административной комиссии. Кроме нее, там были и члены ОНК. Говорю, Оксана Викторовна, никакого же нарушения не было. Это вы мне мстите за то, что я не признаю своей вины. И она как на меня заорет. Лицо перекосило, и она отправила меня в ШИЗО. При этом было сказано, я узнала это, когда оспаривала решение, что я самовольно покинула отряд. Не они меня вызвали получать пенсию, а я сама. Не получилось оспорить.
Когда к нам приезжали прокурор или представители ОНК, пробиться к ним было невозможно. Они там вообще никого не боятся. Вот недавний вопиющий случай, когда женщин обрили налысо. При мне тоже такое было, одну женщину обрили только за то, что она рядом полежала с той, у которой якобы нашли педикулез. Активисты ее сажали сами. Администрация об это руки не пачкает.
Еду, которую нам давали, есть было невозможно. Есть в колонии такое понятие – «не греется». Это те заключенные, кого не греют. У кого нет родственников, нет пенсий или других выплат. Они вынуждены есть то, что дают, чтобы не помереть с голоду. Кормили нас ржавой селедкой и биточками, которые пахли мочой. Эта ржавая селедка называлась «кладбище». Ее отваривали, поварешкой загребут, в тарелку выложат и там одни кости. Даже этого ржавого мяса нет, поэтому называлось «кладбище». Еще кормили капустой в железных бочках. Девочки вываливали эту капусту в ванну, заливали водой, чтобы она отстоялась. Потому что капуста была вся сине-зеленая от плесени. Вонь от капусты стояла такая, что никто из администрации близко не подходил к столовой.
Чтобы помыться и постираться тебе давалось 40 минут. Надо быстро раздеться и занять кран. Представляете, приходит мыться 30-40 человек, а работает всего шесть кранов. После одной моей жалобы в ОНК краны починили и их стало 10. Из кранов то льется ледяная вода, то дикий кипяток. И нет времени у тебя отрегулировать смеситель. То же самое со стиркой. За 40 минут надо перестирать и постельное белье и то, что ты носишь. Это невозможно. Мне пришлось платить другой осужденной, чтобы она мне стирала».
Наталья рассказала и историю про кошку с котенком, которых она смогла вывезти из колонии, когда освободилась:
«Кошки в колонии были. Получали какими-то правдами или неправдами разрешение их завести. Но и убийство кошек тоже поощрялось. Так вот, одна из кошек нагуляла котят и одного из котят – девочку забрали себе девочки из пекарни. Они что-то на нее уронили и сломали ей позвоночник. Кое-как она оклемалась, девочки ее тихо подкармливали. Так как молодая кошка, позвоночник у нее восстановился. Только она оклемалась, через какое-то время, что-то снова на нее уронили. Они опять оклемалась. Потом пекарню закрыли и кошка оказалась никому не нужна. И она стала гулять по зоне и заходила на КСП (контрольно-следовая полоса – прим.ред.) и каждый раз срабатывала сигнализация. Тетки из администрации решили выловить и что-то с ней сделать. А кошка была уже беременная. И я говорю, мне освобождаться скоро, давайте ее прятать, я ее с собой заберу. Мы ее стали прятать, она жила то у нас в девятом отряде, то в десятом. Однажды, а я не выхожу вечерами на улицу, тут что-то потянуло, я вышла и смотрю: кошку выкинули из десятки. А она под кустик залезла, а пройти и забрать ее не могу. Там камеры, ступишь и все, в СИЗО. Я ее зову, зову, она ползком ко мне. Я ее схватила, и бегом на свое место. Только села на кровать, она обхватила мою руку и давай котиться. Кричит, перебито там у нее все. Отряд весь собрался. И вы понимаете, она такая умница, как будто все понимает. Она за час пятерых родила. Мы ее с котятами в коробку и спрятали. И все, отбой. Утром пришла каптерщица и забрала четырех котят, одного разрешили оставить. Потом одна девочка, у которой были хорошие отношения с оперотделом, смогла получать разрешение на вывоз кошки с котенком. Фамилии там не было, иначе не разрешили бы. Когда я выходила, меня долго обыскивали. Два с половиной часа. Со мной было много бумаг, касающихся моего дела. Их проверяли, часть забрали. В самый последний момент прибежала девочка и принесла мне сумку с кошкой и котенком. Сотрудники колонии просто обалдели, еще же и разрешение было. И вот так я вышла, с кошкой и котенком. Кошку зовут Матильда Семеновна».