Утром 19 апреля российский драматург Михаил Дурненков в своем фейсбуке пожелал российской армии «полного и сокрушительного поражения», а украинцам — «сил и мужества». В ответ председатель Союза театральных деятелей России Александр Калягин призвал исключить драматурга из СТД и пообещал обратиться с этим вопросом к комиссии, которая соберется 16 мая. 

Театральный критик Антон Хитров расспросил Дурненкова о расставании с Россией и перспективах в Европе.

— Александр Калягин хочет исключить тебя из Союза театральных деятелей. Как ты об этом узнал?

— После того как я опубликовал свой пост, мне начали сотнями приходить угрозы. Я понял, что запущен какой-то механизм. 

Все происходило стремительно — буквально за два-три часа. Выступил депутат Александр Хинштейн. Мне кажется, если бы они воевали так же молниеносно, как кэнселили меня, они бы уже купали сапоги в Тихом океане. Но, вероятно, главный навык, который смогла развить наша система управления — в частности, департамент культуры мэрии города Москвы, — это расправа с неугодными людьми.

— Ты высказываешься против войны с первых ее дней. Ты ожидал этих исключений и увольнений?

— Я понимал, что рано или поздно это произойдет. Впервые я задумался об этом, как только война началась. Я начал подписывать петиции, организовывать их — было понятно, что это дорога в один конец. Но невозможно быть автором и молчать. Если я молчу, значит, я не автор. Тогда кто я? Тут уже другие вопросы начинаются, это экзистенциальный выбор.

Каждый день я получаю свидетельства о преследовании людей, которые высказывались против войны. У моего друга знакомый — граффитист, его ищет полиция, он скрывается, но свою деятельность не оставляет и никуда не уезжает, что вызывает у меня восхищение. Надо понимать одно: у художника нет другого выбора, кроме как выступать против войны и у чиновника нет другого выбора кроме как преследовать инакомыслящих — все мы в этой ситуации заложники.

— Зимой в «Сатириконе» вышел спектакль Юрия Бутусова «Р» по мотивам гоголевского «Ревизора», для которого ты писал текст. Это было до войны, но мне уже тогда показалось, что российская реальность вызывает у вашей команды черное отчаяние. Я прав?

— Было ощущение, что страна дошла до той точки, откуда свернуть уже нельзя. Но мы не предполагали, что все может стать так плохо. У нас не хватало воображения. Да, ситуация становилась все хуже — для свободы, для творчества, для человека. 

— Cтоит ли заниматься драматургией в России после 24 февраля?

— Одна из задач драматурга — фиксировать реальность, свидетельствовать о своем времени. Сейчас она очень важна. Не потому, что кто-то будет использовать эти тексты в нюрнбергских процессах. Просто прекрасная Россия будущего невозможна, если мы не научимся принимать свою историю. Пьесы, которые сейчас пишут или напишут в ближайшее время — скорее всего, в стол, — помогут нашим потомкам не повторять ничего подобного. Поскольку сейчас я за границей, у меня есть миссия, которая мне не дает поехать кукухой, — делать так, чтобы эти голоса были услышаны. Я попробую наладить поток свидетельств из России — в форме публикаций, читок, а может, и спектаклей.

— К какому сценарию ты готовишься?

— Что это надолго. Очень надолго. У тех из нас, кто хочет, чтобы война закончилась быстро, чтобы режим рухнул и Россия начала новую жизнь, все совсем не так классно. Перемены займут десятилетия.

Источник: Медуза

Media.az