Люди часто называют своих детей в честь исторических личностей, надеясь, что ребенок вместе с известным именем унаследует счастливую судьбу или сильные качества его обладателя.

Нашего героя Узеира Мамедова назвали в честь легендарного Узеир Гаджибекова. Media.Az поговорила с композитором, дирижером и мультиинструменталистом , чья история заставит задуматься даже глубоко убежденных скептиков в этом вопросе.

- Ваш отец, Рафик Мамедов, был художником. Кто решил назвать вас в честь Узеира Гаджибейли?

- Это было желанием мамы. В детстве она ходила в музыкальную школу, но в итоге стала инженером. Тем не менее, она очень любила оперу, часто брала меня с собой в театр. Мама прививала мне любовь к музыке с самого детства. По ее словам, на одном из выступлений я встал и начал дирижировать, хотя мне было всего четыре года. А билетерша тогда сказала: «О, растет маэстро!».

- Вряд ли она догадывалась, что эти слова станут пророческими… Когда вы поняли, что хотите связать свою жизнь с музыкой?

- В четыре года папа купил мне скрипку, с которой я «баловался» около года. Когда же мне исполнилось пять лет, родители приняли решение записать меня на уроки игры на скрипке. Я ходил в среднюю музыкальную школу им. Дзержинского (ныне средняя музыкальная школа при Культурном центре Службы госбезопасности - Авт.). На тот момент здание еще не было отреставрировано. Я до сих пор помню огромный портрет Узеира Гаджибейли, который висел над главным входом.

- То есть вы пошли в музыкальную школу раньше, чем в образовательную. Сложно ли было пятилетнему ребенку работать со скрипкой?

- Не могу сказать, что была необходимость заставлять меня играть на скрипке, так как я сам горел желанием учиться. Мне повезло - я родился с абсолютным слухом и могу безошибочно определять ноты. Этот дар значительно облегчил мне учебу в музыкальной школе.

- От кого вы его унаследовали? От мамы?

- Сложно сказать точно. Мало кто знает, но папа в молодости играл на контрабасе. Он даже был участником джазового оркестра, несмотря на то, что не имел профессионального музыкального образования.

- Рафик Мамедов запомнился как художник, благодаря которому Государственный герб Азербайджанской Республики обрел свой конечный облик…

- Помимо того, что он являлся талантливейшим художником и дизайнером, он был бесконечно добрым и понимающим отцом. Меня поражали его кругозор и трудолюбие. Он разбирался в полиграфии, занимался изданием афиш и кураторством выставочных галерей. Папа оформлял залы саммитов ГУАМ, «Контракта века» и даже место инаугурации общенационального лидера Гейдара Алиева. К великому сожалению, два года назад отца не стало.

- Примите наши соболезнования…

- Спасибо. Говорить о своем отце, о его вкладе в моем становлении, я могу очень долго. Ведь именно он научил меня слушать свое сердце. Папа всегда говорил: «Выбирай профессию, которая будет тебе по душе».

- С профессией вы определились в глубоком детстве, но каково же вам приходилось в обычной школе?

- Я ходил в школу №160. Несмотря на то, что не был отличником, очень любил химию. А еще мне нравились физика и биология. Знания, полученные в те годы, полезны и сегодня, ведь я должен понимать, как устроен звук, как колеблется струна и как возникает эхо…

…Не прошло и 15 минут с начала нашей беседы в Бакинской Евангелическо-Лютеранской церкви (известной также как Лютеранская кирха), как под ногами раздался протяжный гул…

- Что это?

- Это метро, наша «беда». Его даже на записях некоторых слышно. Хотя порой во время игры на органе гул метро приятно смешивается со звучанием инструмента. И ты думаешь про себя: «Откуда у нас такой регистр (часть механики духового органа - Авт.)?». И тут же вспоминаешь про метро (смеется).

- Учась в музыкальной школе, вы играли только на скрипке?

- В основном я играл на скрипке, но в дальнейшем мне стали интересны и другие музыкальные инструменты. Моей мечтой было научиться играть на органе. Однако я не представлял себе, как мне удастся к нему пробиться, ведь это же не фортепиано, которое есть в каждом доме.

- Чем вас так привлекал орган?

- Меня поражали его размеры и глубокое звучание. Играть на органе для меня почти то же самое, что и руководить оркестром. В органе есть трубы, которые отвечают за струнное звучание, есть регистры, которые называются тромбонами, фаготами и кларнетами. Однако орган делают особенным дополнительные механизмы, придающие глубину и мощь его звучанию. Они называются аликвотами.

- ....но у вас не было доступа к такому инструменту…

- Я решил начать учиться играть на его «дальнем родственнике» - аккордеоне. Там тоже есть мехи (приспособление с растягивающимися кожаными складчатыми стенками для нагнетания воздуха - Авт.) и собственно воздух, клавиши открывают клапаны и производят звук. Разница лишь в том, что в аккордеоне ты сам регулируешь поток воздуха, а в сегодняшних органах его накачивают моторы.

- Вы учились у педагога?

- Нет, сам. А что же тут сложного? Аккордеон стоял у нас дома, вот я и решил попробовать. Нажимал клавишу, слушал ноту, и так до бесконечности… Конечно, мои способности не дали бы мне возможности выступать с концертами, однако меня это ничуть не расстраивало. Ведь я хотел понять природу инструмента, как с ним обращаться... Мне было интересно узнать, как правильно извлекать звук, и не просто правильно, а экономично. Потому что, чем меньше движений - тем лучше игра. Это относится ко всем инструментам. При правильной постановке и посадке все получается само собой. Кроме исполнительства, есть еще музыкальная проблематика. Она страдает, если музыкант знает, как извлекать звуки, но не понимает как правильно исполнять музыку. Поэтому раньше большинство студентов обучалось композиции и фразировке.

- Что такое фразировка?

- Дело в том, что музыка не монолитна, это не один кусок. Как и любое искусство, его можно воспринимать детально. Например, в живописи мы видим всю картину, а потом изучаем мелкие символы. В музыке все наоборот, только осознав значение деталей, мы понимаем целую композицию. Музыка – это эмоции, записанные нотами. Смысл мелодии может меняться в зависимости от ее гармонизации и местоположения. Как и в любой речи, здесь есть акценты, запятые и паузы. Правила «музыкальной пунктуации» называются фразировкой.

- А обычные слушатели могут понять, что музыкант играет неправильно?

- Конечно! У специалистов и обывателей есть свой собственный вкус. Они могут сказать, что есть хорошо, а что – плохо. И очень часто их мнения совпадают. Чем же отличается профессионал от непрофессионала? Разница лишь в том, что профессионал может объяснить свое мнение. Например, человек слушает скрипача, и ему не нравится исполнение. Но он не может найти причину, а профессионал скажет: «Он не ритмично играет!».

- Вернемся к вашей карьере. Когда пришло время определиться с профессией, вы не сомневались?

- Я принял решение поступать в Государственную Музыкальную Академию им.У.Гаджибейли по классу скрипки. Я был очень дисциплинированным студентом, никогда не прогуливал занятия. Правда, спустя год мне пришлось сменить преподавателя…

- Почему?

- Характерами не сошлись... Каждый по-своему понимал музыку.

- Для вас это было принципиальным моментом?

- Да, иначе я не мог играть. Если исполнение зависит от меня, то я всегда иду на принцип. Это нелегко. Наверное, поэтому я не играю в оркестре. Ведь тогда я был бы обязан подчиняться мнению дирижера.

Однако всем студентам хочется где-то работать, поэтому, учась на втором курсе, я решил устроиться настройщиком на кафедру органа. Получить эту работу означало, наконец-то, соприкоснуться с детской мечтой!

- Требовались ли для этого особенные навыки?

- Умение работать с деревом, металлом, быть аккуратным и знать устройство инструмента. Желательным было знание электроники, так как она присутствует в современных органах. Я изучил книгу декана кафедры Таиры Якубовой - «Король инструментов» - там достаточно подробно описано их строение. Полностью погрузился в эту тему и продолжил читать иностранные книги.

- Вы до сих пор занимаетесь этим?

- Да, вот уже четыре года я настраиваю органы города Баку, их всего три. Со студенческих лет у меня сформировалась привычка работать ночью. Из-за того, что мои основные выступления проходят в Кирхе (Лютеранская Церковь - Авт.), большую часть времени я провожу именно здесь. Перед концертами мне приходится проверять каждую деталь, чтобы ничего не подвело во время выступления. Иногда я выхожу на работу в два часа ночи, чтобы мне никто не мешал.

- То есть, если в Кирхе в два часа ночи звучит орган, то это вы?

- Скорее всего, да… (смеется) У меня в характере есть одна неприятная вещь, я не люблю монотонность. Мой режим работы не входит ни в какие рамки, я могу пять дней не спать и работать, а потом целый месяц ничего не делать. Когда я пишу музыку, я тоже не сплю допоздна, такая вот привычка.

- Музыкальной композиции вас учил Айдын Азимов - ученик Кара Караева.  Что для вас означало быть его студентом?

- В основе тактики преподавания Айдына Азимова лежит национальная музыка. Мы старались проникнуть именно в азербайджанскую классику, чтобы развить ее, как это делал Узеир Гаджибейли. Но это трудно, и в плане строгости учитель нас не жалел. Например, у Кара Караева была совсем другая тактика. Он делал акцент на европейское музыкальное направление. Дело в том, что писать национальную музыку очень сложно. Подстроить полифонию под национальный лад порой бывает просто невозможно.

- Какая музыка была вам интересна?

- Когда я поступил в Музыкальную академию, меня привлекало исключительно европейское направление. Однако я рад, что наш учитель заставлял перестраиваться на восточный лад. Я с полной уверенностью могу сказать, что у нашей музыки есть потрясающее чувство паузы, которого нет в Европе. В процессе обучения я научился адаптировать ашугскую музыку для оркестра. Меняться всегда некомфортно, однако полезно. И все же не думаю, что это надолго. Чувствую, что нахожусь в поиске.

- В число ваших работ входит оркестровая обработка азербайджанской народной песни «Сары Гялин». Почему вы выбрали именно это произведение?

- Все произошло спонтанно. Я гулял по центру города и, спустившись в подземный переход на Азнефти, услышал, как кларнетист исполняет «Сары Гялин». В голову пришла мысль:«Я должен создать ее для оркестра».

- Не было ли страшно браться за такую работу?

- Я старался не менять ее кардинально. То есть я взял саму мелодию, сделал несколько гармонизаций разного вида, добавил вступление и завершение. Грубо говоря,  не менял смысл этого произведения. Как вы думаете, чем наука отличается от искусства?

- Чем?

- В науке всегда ищут один единственный верный ответ, а в искусстве на вопрос можно найти множество правильных ответов. Одну мелодию можно изменить семь раз, пять будут неудачными, а две обязательно найдут свое место в сердцах слушателей. Однако, коллеги критиковали меня за то, что я сделал «Сары Гялин» более печальной. Но я никогда и не считал, что эта радостная песня…

- Вы писали ее для собственного оркестра. Как вам удалось собрать команду?

- Примерно год назад Тахира ханум нашла несколько произведений Моцарта, для которых не требовалось большого количества инструментов. Оставалось только найти музыкантов, о чем она меня и попросила.

- Где же вы их искали?

- Среди своих друзей и коллег. Я обратился к ним: «Будет запись, хотите поучаствовать?». Так как это все происходило в карантин, многие были свободны. Сначала я позвал скрипача Рашида Алиева, а он, в свою очередь, подтянул остальных. Мы собрались и исполнили эти сонаты. Я понял, что у меня есть целый оркестровый состав, и мы можем продолжить совместно работать.

- Оркестр – это, в первую очередь, люди, сложно ли управлять коллективом?

- Я никогда не мечтал быть лидером, для меня работа с оркестром – это возможность быть свободным. Я четко осознаю, чего хочу и как этого буду добиваться. Люди видят эту уверенность и прислушиваются ко мне.

- Эмоциональны ли вы в работе?

- Нет, я очень спокоен. Считаю, что нельзя повышать голос на своих коллег. Представьте себе пианиста, который от неудачной игры начинает лупить инструмент. Ну, разве не смешно? Если оркестр делает что-то не так, значит, я неправильно объясняю. У меня с командой особые отношения. Все музыканты работают со мной по собственному желанию. Стараюсь уважительно относиться к каждому, и если после первого выступления ко мне все-таки возвращаются люди, значит, я делаю все правильно.

- Есть ли разница чем дирижировать?

- Все зависит от того как дирижеру удобнее. Без палочки я чувствую себя более свободным, однако она удлиняет твою руку, и движения становятся четкими для восприятия. Ну, и, конечно, чем больше оркестр, тем длиннее палочка (смеется). А если серьезно, то можно вообще корпусом дирижировать. Если музыканты внимательны, то и одного взгляда будет достаточно.

- В детстве меня всегда мучил вопрос: почему оркестр не может выучить произведение полностью и исполнять его без дирижера?

- Ну, во-первых, оркестр – это не сольный исполнитель. Он не должен учить произведение, он читает с листа. Раздаются ноты, начинается игра. Оркестру не нужно много репетиций, да и партии там не такие сложные.

- Как пришла идея названия оркестра?

- Симург – это птица феникс. Мы занимаемся классической музыкой, которую по праву считают бессмертной. Наш оркестр - как феникс - распадается после удачного выступления, а потом возрождается вновь, порой в новом составе.

- Постоянного состава оркестра нет из-за отсутствия регулярной зарплаты?

- Да, все построено на инициативе. Но на концертах музыканты получают гонорары. Дело в том, что сейчас музыкальная индустрия в Азербайджане переживает переходный этап. Представьте себе, что есть две системы - советская, при которой все концерты жестко регулировались со стороны филармонии, и европейская, в которой есть почва для создания агентств, занимающихся организацией выступлений. Так вот, Азербайджан сейчас находится где-то между...

- Какой совет вы бы дали людям, которые хотят реализовать себя в музыкальной сфере?

- Если, мечтая о своем будущем, они представляют себя поющими на сцене, то пусть лучше идут в актеры. Показать себя - это чисто актерское желание!

- Разве музыканты не любят внимания?

- Любят, конечно, но есть один нюанс - надо уметь отрешаться от себя, забыть о том, что ты на сцене.

Абухаят Джафарова

Media.az